Кажется, ушли. Я осторожно приподнимаюсь на локте, потихоньку переворачиваюсь на левый бок и смотрю в сторону улицы. Вроде, никого. Теперь ещё встать бы неплохо. Я сдвигаю ноги, опираюсь ладонями о шершавый сырой асфальт, пытаясь от него оттолкнуться, и тут до меня доходит, что я стою на коленях. Я несколько раз повторяю это дикое словосочетание, и меня вдруг окатывает волна звериной ярости. Я больше не чувствую боли, не чувствую даже нестерпимого унижения от того, что меня как шавку втоптали в грязь. Я только жажду, чтобы этот Женя снова оказался здесь, и пытаюсь крикнуть, но молчаливый свидетель моей судьбы холодной рукой перехватывает мне горло, издающее невнятный хрип. Ладно, суки, вы меня уделали, но идите сюда сейчас, когда мне всё равно, сколько секунд я ещё проживу! Я уже мёртвый и кого смогу, заберу с собой! Даже и не я совсем, а пылающий багровый монстр с огненными глазами и мёртвой хваткой. Он возникает сзади, просовывая свои руки в мои, и вокруг не остаётся ничего, кроме мягких тел, которые сейчас будут разодраны.
Когда он появляется, становится жутко от ощущения, что убить человека очень легко, надо только отбросить сомнения, а всё остальное монстр сделает сам. Я не знаю рокового имени, не владею заклинаниями и не могу предугадать его появления, лишь чувствую, как огненное дыхание обжигает мне затылок, когда женщина рассказывает о том, как её насиловали. Но если не отбросить сомнения сразу, сделать это с каждой секундой становится всё труднее. Монстр не властен принять за меня решение и неподвижно ожидает, побегу ли я за парнями. Нет, похоже, не бегун я сегодня. Он презрительно отворачивается и устремляется по следам обидчиков, а мне что-то подсказывает – злиться на них больше ни к чему.
Плевать я хотел на ваши подсказки! За что?!! За куртку, которую я ни с кого, кроме себя, не снимал? Так она мне родителями в «Сотом» куплена! Я же мухи не обидел, подумаешь, напился в очередной раз! Вы же знаете, я с седьмого класса впитал, что бить человека по лицу просто так нельзя! За что же меня эти скоты уродом сделали?!!
Я в отчаянии луплю кулаками по неровному асфальту, кожа на костяшках лопается, сначала на левой руке, потом на правой. Вот и хорошо, пусть все думают, что я с ними дрался, может, хоть не так стыдно будет. Бешенство понемногу оседает, освобождая дорогу возвращающейся боли. А вдруг всё-таки ещё не уродом? По ложбинке между средним и безымянным пальцами скатывается крупная капля, и я инстинктивно начинаю облизывать разбитые суставы. Тоже мне, ударник хренов, замахал после драки. Я пытаюсь сосредоточиться, но мысли разлетаются, как пушинки по асфальту от моих ничтожных поползновений.
Женя какой-то, на хрен он мне сдался? Или это я ему? Чёртов четверг! Хотя теперь уже пятница. Говорила же мама, не пей, сынок! Но ведь с друзьями-то иногда можно. А, кстати, где же Стас? Неужели, он... Bon giorno, signor Pantalone! Да, «Игла» – это вещь, но до Моро мне как до Луны на карачках. Хорошо, хоть не убили, а то что бы я делал? Крыша со скрипом возвращается на место но, похоже, не узнаёт его.
Ну ладно, время собирать кости. Руки-ноги шевелятся, значит переломов нет. Ох ты, блин, штаны мои любимые порвались! Они ведь Андрюхой собственноручно пошиты и сварены! Когда-то знакомый панк с нашего потока упрашивал меня их продать, но я его спросил: «А я в чём домой пойду?», и он задумался... Зашить надо будет. Так, внутри, кажется, всё цело, только ребро справа ходуном ходит и спина отваливается. Ну, это не так страшно, а вот что у меня с лицом? Жаль, косметички нет носик попудрить. Стоп, а где он, собственно? И ведь руками не пощупаешь, извалялся весь. Нос у меня, конечно, не как у Гоголя, но если ушёл навсегда, будет очень обидно. Хотя, если скосить глаза, то его даже немного видно...
Вдоль трамвайных путей возвращается милицейский патруль, но я лишь провожаю его взглядом из своего закоулка. Да, ребята, что-то сегодня всё не вовремя. Вам бы тут минут десять назад проехать. А теперь мне лучше не возникать, иначе пьяного, да с такой мордой, загребут в вытрезвитель и фамилии не спросят. Точнее, как раз спросят. Нет уж.
Я кое-как встаю на ноги и вдруг понимаю, что мне действительно не нужно ни в какой вытрезвитель. Голова совершенно ясная, даже не верится, что на свете вообще может существовать какой-то алкоголь. Ветки деревьев, так мало различимые в темноте, я сейчас как будто могу погладить длинными невидимыми пальцами, а листья сами тянутся ко мне. Я беру их в ладони, осторожно, чтобы не сорвать, прикладываю к лицу. Вот так и стоял бы до утра! Но они шепчут, что им пора и, освободившись, продолжают помахивать мне из гущи сохранивших свой цвет собратьев. Простите, милые, платок посеял. Надо же, до чего свежий воздух бывает ночью! А сколько, оказывается, разных запахов витает вокруг, и они почему-то не смешиваются, а каждый норовит проникнуть в нос по отдельности! Кстати, о носе. А почему, спрашивается, у меня…
– Вот и ты.
По спине снова пробегает дрожь, но теперь уже не от страха или бешенства. Вокруг разливается еле уловимое сияние, и всё, к чему оно прикасается, начинает само светиться изнутри чудесными тёплыми оттенками.
– Я давно ждал тебя, но ты был не готов. Теперь время пришло.
Господи, какой приятный голос! Прямо как у папки, только звучит отовсюду. Это что, боженька, что ли?
– Ты будешь учиться. У нас много дел. А теперь иди домой и начинай новую жизнь.
– Какую новую жизнь? – не понял я, но сияние уже начало меркнуть и вскоре совсем растворилось, уступив место моему недоумению.Copyright © 2014 Vladimir Minkin. All Rights Reserved.