– Слушай, чувак, чего-то ты какой-то гнилой! В лагере тебя оставили, даже отряд танцев не лишили. А бумажку со своим выговором пусть разотрут и по назначению используют! Тебя это что, колышет?
– Вообще-то нет.
– Ну, вот видишь?!
– Вообще-то да.
Серёга искренне пытался меня расшевелить. Да, благодаря Витиной мудрости обошлось без моего отчисления из лагеря. Это плюс. Впрочем, чего меня отчислять, я отсюда с Мишкой Ермаковым в восьмидесятом уже сам убегал. Это минус. Тогда на родительском заводе прямо-таки бурю в пипетке воды устроили, мол, как же это так, предки образцовые, а вот ребёночек-то подкачал! Где им было понять, что семья на другую квартиру переезжает, и старой жизни пришёл конец? Что олимпийскую Москву посмотреть хочется, когда ещё такое увидишь? Тем более, что здесь на тебя всё равно внимания не обращают…
К нашему тогдашнему новоселью Витя на мотив «Песенки велосипедистов» в исполнении «Поющих гитар» написал новый текст, где были строчки «В этих волнениях смешались день и ночь, даже из лагеря примчался сын помочь». Да уж, помог, что и говорить! Я же просто не задумывался над тем, что родители большинства пионеров давно работают вместе и для них отчисление из лагеря – это целая история. Хорошо, хоть в этом году нам всем чуть меньше позора несмываемого…
– Ну так чего тебе ещё надо?
– Мне ничего не надо, да здравствует КПСС!
– Ничего, говоришь? – Серёга глубоко затянулся и смерил меня взглядом Микеланджело, собирающегося в один присест отсечь от глыбы мрамора всё ненужное.
– Жениться тебе надо, барин, вот что!
Здрасьте пожалуйста! Этого мне ещё только не хватало! Правда, у нас в отряде несколько парочек уже поженилось. Без росписей в ЗАГСе, конечно. Просто в палате устраивается свадебная церемония, чтобы никто потом не смеялся, если молодожёны начнут по лагерю за ручку ходить, а может быть, даже обниматься при всех. Ну и вообще, веселье-то какое для пионеров, это тебе не Красный Уголок подметать! Серёга, например, в эту смену успел на Кате Крайней жениться. Ну так это он. А я уже однажды влюбился в ту, с которой до сих пор двух слов связать не могу…
– Нет уж, спасибо! Жениться надо не на той, с которой можешь прожить, а на той, без которой не можешь.
– Что, даже по-пионерски? А как же все остальные живут?
– Не знаю, как там остальные, а я холостяком родился, холостяком и помру!
Серёга пожал плечами, стряхивая пепел в шелковистую тёмно-зелёную траву. Здесь, в тенистом сумраке за нашей дачкой, несмотря на многочисленные бычки, извивающиеся под ногами, дышалось легко, щебетали негромко птицы, и можно было не беспокоиться, что кто-то помешает разговору.
– Эй, ребята, а вы сегодня репетируете? – Марина Маланичева и Нина Терехова выглянули из-за угла дачки так же неожиданно, как в кукольном театре выскакивает из-за нехитрых декораций новый персонаж, сходу меняя сюжетную линию повествования. Интересно, кто же нас всех дёргает за ниточки судьбы? Хозяина-то не видно…
– Для вас, милые дамы, с превеликим удовольствием! – Серёга улыбнулся девчонкам, зашевелив усами, и снова бросил на меня многозначительный взгляд. – Да, Нин, вы там, кстати, и про танцы не забудьте!
Наша лагерная банда называлась «Буряки» по имени отрядного вожатого Саши Бурова. Из инструментов у нас имелись две акустические гитары, одну из которых, бывшую семиструнку, мы снабдили сдвоенной первой струной для придания объёмности высоким частотам, вырезав прозрачный розовый порожек из отслужившей свой век зубной щётки. Игорёк Муравлёв, наш барабанщик, соорудил ударную установку из клубных стульев, потому что одолженные на кухне кастрюли звучали куда менее убедительно. Тогда мы просто не знали, что в начале двадцать первого века у некоторых команд, играющих запредельно тяжёлую музыку, сверхмодным писком станет ведущий барабан, звучащий в точности как большая суповая кастрюля из лагерной столовой.
Но сегодня мне было не до репетиций. А может быть, Серёга прав, и всё дело в моём врождённом упрямстве? Нинку я ведь ещё в прошлом году приметил, когда она во втором отряде обреталась. Весёлая, симпатичная, танцует хорошо и фигура есть. А то встречаются иногда такие, в темноте не разберёшь, где у неё что. Носик с горбинкой, волосы тёмно-русые с каким-то пепельным оттенком, глаза зеленоватые, лучистые, разве что не комсомолка пока ещё. Но это и неудивительно, она ведь на полтора года младше. Прямо так и хочется подойти к ней и сказать: «Разрешите вами восхищаться!»
– Сегодня вечером танцы, попробуй её пригласить. – Серёга читал мои мысли.
– А если она не согласится?
– Да ладно! Ты у нас жених хоть куда!
«Хоть куда, да не туда», – подумалось мне, но на этот раз возражать я не стал.
***
И вот мы снова в старом добром клубе, как будто в доме родном. Даже мыть полы во время дежурства по лагерю здесь и то приятнее, чем где-нибудь ещё. Лавки расставлены по периметру зала, Витя на своём коронном месте ведущего, и знаменитая «Электроника 302» трудится, чтобы пионеры и вожатые отдыхали.
Мы обычно не заказываем Вите конкретных песен, он и так прекрасно знает, что нам нравится. Но вожатые иногда просят поставить что-нибудь такое, от чего мало кто из нас впал бы в экстаз. В такие моменты я замечаю, как у Вити в глазах проскальзывает лёгкое смущение, как будто ему неудобно перед нами за отсталых любителей музыки. Он сидит в правом уголке сцены, а мы – через весь зал у дальней стены. Но свет в зале во время танцев выключать не разрешают.
«A lonely room and empty chair
Another day so hard to bear…»
Так, ясно, козлика безбородого заказали, «From souvenirs to more souvenirs». Ну что поделать, не люблю я Демиса Руссоса, мужчина, по-моему, таким голосом петь не должен.
– Нийя, иди на «Астру»! – тормошит меня Серёга.
Тьфу ты, блин, это же вроде как медленный танец, вон и парочки уже образовались! Хотя не такой уж он и медленный, между прочим. Но приглашать всё равно надо, только ноги что-то тяжеловатые. Это всё из-за остроносых тёмно-коричневых ботинок отечественного производства на высоком каблуке. Нинка их, кстати, в начале смены уже испугалась, когда впервые на отрядной веранде в общей галошнице увидела. Размер сорок третий, а смотрятся на сорок пятый-растоптатый. Хотя и новые.
– Иди на «Астру»!!
– Да иду я!
До чего же трудно добраться до девчачьей скамейки, все вокруг так и зыркают, как будто им заняться больше нечем! У меня в голове вертится «И на глазах у всех к вам я сейчас иду через зал». Да, вот это настоящая песня, жизненная такая.
– Сударыня, разрешите вас пригласить!
Я останавливаюсь перед Нинкой и коротко киваю, держа руки по швам. Она поворачивает голову, и удивление в её глазах сменяется улыбкой, но она быстро берёт себя в руки.
– Я не танцую.
Вот врёт! Да она тут лучше многих других танцует! Или она это о медленных танцах? Ну уж если быстрые танцевать умеешь… О чём это она?
Нинкины подруги любуются мной, разглядывая в упор, и я почти слышу, как они скандируют хором: «Что-нибудь ещё желаете?» До меня, наконец, доходит, что это называется отказом, и пора убираться восвояси.
– Честь имею! – Я разворачиваюсь через левое плечо, щёлкаю нечеловеческими каблуками и строевым шагом с отмашкой марширую к своей долбанной скамейке.
Зачем я это сделал? За спиной слышен смех и возбуждённые реплики, но слов я не различаю.
– Ну что, доволен? Я же говорил, херовая песня! Твою мать-то!
– Ещё не вечер.
Спокойствие Серёги меня поражает. Впрочем, ему-то что, это же не он при всех опозорился. Вот ему вряд ли какая-нибудь отказала бы.
– Да расслабься, Володь, удочка заброшена. Ну ты и приколол!
Какая на хрен удочка! Тут уже невод со старухой, а перед ней разбитое корыто! Эх, что-то не везёт мне с этими девками. В карты начать играть, что ли? Зачем я вообще на эти танцы припёрся?
От невесёлых мыслей меня отвлекает красивая и пронзительная мелодия. Ну вот, «Komm doch heim», совсем другое дело, и вообще, «Dschinghis Khan» – это вещь. Только странно, что как-то быстро следующий медленный танец включили. Наверное, кому-то опять пообниматься не терпится. Я с недоумением смотрю на Витю, и мне издалека кажется, что он как-то чуть небрежно убирает в футляр очередную кассету.
– Можно вас?
Я поднимаю голову. Туфли на платформе, чёрные джинсы в обтяжку, пёстрая шёлковая блузка. Нинка стоит передо мной и улыбается, чуть заметно прикусив нижнюю губу. Это что, она меня приглашает? А как же «Я не танцую»? Нет, никогда их не поймёшь баб этих! Нинка чуть округляет глаза, и я, встрепенувшись, поднимаюсь со своей лавки.
Как странно! Такое ощущение, как будто я её уже сто раз обнимал, совершенно никакого смущения на ощупь. Это пусть молодые танцуют на пионерском расстоянии, держа ладони на талии партнёрши, а я даже рискую немножко прижать её к себе. Вроде пока не отбрыкивается.
– Слушай, а почему ты замаршировал? Мы с девчонками угорели!
– Я – старый солдат и не знаю слов любви!
Нинка смеётся, и я чувствую, что можно прижать её покрепче. Нет, всё-таки очень странное ощущение! Я почему-то уверен, что имею полное право её обнимать, и ей это, похоже, нравится.
Copyright © 2014 Vladimir Minkin. All Rights Reserved.