Упрощенная HTML-версия
Владимир Минкин
Книга Реальности
73
раздать людям дачи? Места-то у нас вон сколько! Целины опять же наподнимали, и на
какой верхней полке она теперь пирожком?
Несколько утешало только то, что руководительницей биологического кружка едет
наша с Ленусей матушка, точнее говоря, едут они обе, так как мою младшенькую сестрицу
тоже некуда было девать на лето. Термин «биологический кружок» звучит, конечно, более
убедительно, чем какой-то там, прости господи, «зооуголок», но как ни назови, а возни его
руководительнице с черепахами, цыплятами и хомячками не избежать. Ладно, в случае
чего скажу, что я хомяк-молчун, нуждающийся в особом уходе, и уйду жить к маме. В
конце концов, и из лагерей люди возвращаются. Сколько там ещё до конца смены? Или
попрошу папку пораньше меня забрать, а что – у нас свободная страна!
На улице тем временем гремело: «Солнце в небе – это тоже очень хорошо!»
Хорошо, не спорю, а где солнцу ещё быть, если не в небе? Я несколько раз обошёл вокруг
дерева, поглядывая на отрядный список. Кто там вообще хоть едет-то, небось, бог знает
кто? Ну вот, Акинина какая-то, Афонин – и что мне в них? Ого, а Ирин-то понабрали, аж
целых три. Что же их теперь, по фамилиям называть? «Так, внимание, второй отряд,
слушаем сюда! Паша и Бажутина убирают сегодня за дачкой, Женя и Краснова – перед, а
Дима и Серёгина – по бокам. Все поняли? Тогда за дело!» Господи, ну и бред! Хорошо,
хоть Владимир всего один, а то начнётся «Володя первый», «Володя второй». А кому
охота быть вторым?
– А это наш сын читает, – донёсся за спиной родной голос.
Я обернулся, и на душе сразу потеплело – рядом стоял отец со своим старым
другом Витей Гиллем, музыкантом и просто нашим человеком, которого совсем не
хотелось называть «дядя».
– Во второй записали? Ну и хорошо, – сказал Витя, пожимая мне руку как
взрослому.
– Вот и Витя с вами поедет, только за баяниста, – улыбнулся папка. – Будете там по
ночам петь.
Я обрадовано хотел спросить Витю, почему во втором отряде хорошо, а папку –
зачем мне петь ночью, ведь я и днём-то не умею, но тут стар-пиор в тёмно-алом галстуке
наших юных собратьев из Чехословакии объявил в матюгальник общее построение. Толпы
пионеров потянулись к широкой площадке перед центральной проходной завода. Нас
торжественно поздравили с открытием летнего лагерного сезона, а затем слово взял
широкоплечий мужик с пшенично-пепельными кудрями, облачённый в тёмно-коричневый
брючный костюм. Я принял его за перенимающего заводской опыт директора совхоза,
хотя и не представлял, чем в данном случае пролетариат может помочь крестьянству.
Однако мужик неожиданно оказался начальником нашего лагеря, ещё более неожиданно
пожелал пионерам «успехов в отдыхе и дисциплине», после чего мы, несколько
озадаченные, разошлись по автобусам.
– Девушки в другом поедут, сзади. Давай, держись там! – Папка коротко обнял
меня на прощание, а мне, при всём желании казаться взрослым, очень хотелось продлить
это мгновение.
Когда мы садились в автобус, разгорячённая женщина, сопровождавшая одного из
парней, крепко сжимая пластмассовые ручки своих сумок и поправляя тыльной стороной
ладони постоянно сползающие очки, спросила меня:
– Мальчик, ты что, тоже? В первый раз едешь?
– В первый, – буркнул я, не особенно польщённый её «мальчиком».
– Ну прямо как и наш Серёжа! – просияла женщина. – Вот и садитесь теперь туда, –
она указала на два места справа посередине салона, – и ходите всё время вместе, а то мало
ли что. Это вам не Москва!