Упрощенная HTML-версия
Владимир Минкин
Книга Реальности
24
Ванная
Взяв себя в руки, я осторожно открыл дверь с невзрачной табличкой «371», на
которой тройка оказалось почти пришпиленной одним из шурупов и напоминала
восьмёрку, зацепил в темноте плечом только того и ждавшую цепочку и, стараясь не
запутаться в складках ещё сырого белья, развешенного по коридору, прокрался на
цыпочках в ванную. Затем притворил за собой дверь, высунул в оставшуюся щель руку и,
потихоньку щёлкнув выключателем со стёршейся красной полосочкой, быстро заперся на
шпингалет.
Ядрить твою коляску, как же мне повезло, что в процессе экзекуции я не потерял
ключи! Если бы родители среди ночи увидели на пороге то, что смотрело на меня сейчас
из висевшего над раковиной потускневшего зеркала, их бы Кондрат Филимоныч Мурашко
хватил.
С детства у меня чуть что шла кровь из носа, и обычно я давал ей стечь,
наклонившись над раковиной и считая капли, если она капала, а не лилась. В
общественных местах иногда приходилось прятаться в туалете, чтобы не позориться и не
смущать окружающих, и, если в кабине не оказывалось щётки, я загадывал, сколько раз
надо будет спустить воду, чтобы замести следы. Сейчас было похоже, что в уборной
отсутствовала не только щётка, но и вода в бачке, и для чистки унитаза мне пришлось
нырять в него головой. Шансов, что когда-нибудь я буду снова, хотя бы в общих чертах,
походить на приличного человека, оставалось мало.
Это не бутон весеннего тюльпана, набухший и лопнувший с боков, из которого уже
выпирают тугие пунцовые лепестки, это моя переносица. Жалкие лохмотья короткого
кудрявого хвостика растрепались и торчали в стороны разрезанными вдоль и
скрутившимися от избытка влаги стеблями одуванчика. Довершал икебану всё тот же
проклятый пух, зловеще притаившийся во мху проржавевшей бородёнки.
За спиной задёргалась дверь, как будто и она не могла больше выносить этот
ботанический натюр-морд.
– Сынок, это ты? Тебе плохо?
– Пьяный, что ли? Ну, открывай.
Проснулись всё-таки. Нет уж, во мху я! Так вообще-то родителям не отвечают, но
нельзя же показаться им во всём великолепии. Я торопливо сбросил злосчастную бежевую
куртку со сломанной молнией и порванный светло-серый свитер, который на полу ванной
напомнил мне раздавленного чьей-то безжалостной ногой и смешанного с глиной
серебристого мотылька, а затем принялся лихорадочно отмывать засыхающий бурый грим
с остатков лица.
– Володя, открой дверь немедленно!
– Давай, открывай, тебе говорят.
Нет, похоже, они сегодня не уймутся. Я снова взглянул в зеркало и поразился тому,
что на фоне кое-как оттёртой физиономии мой многострадальный нос стал ещё ужаснее.
Он раскрывался прямо на глазах. Теперь казалось, что у него с боков появилось два
собственных перекошенных ротика, которые он разевает всё шире и шире, чтобы
высунуть наружу подрагивающие кровью язычки. Брр, ну и рожа у тебя, Володя!
– Ты будешь открывать или нет?!
Ну что делать-то? Они же в обморок попадают. Хотя нет, отец и не такое видел. Да
и матушка в сандружине поучаствовала. Так, блин, только спокойствие.
– О, господи, что с тобой, ты опять подрался? Нет, я не могу, да что же это такое!