Упрощенная HTML-версия
Владимир Минкин
Книга Реальности
51
ему. Кудрявые, быстро взрослеющие блондины, тяготеющие к противоположному полу,
опережают одноклассников, как оказалось, не только на поросших по краям травой
асфальтовых дорожках. Когда мы ещё лапали милых девчонок, учившихся в нашей школе
на год младше, Игорь уже целовался, а когда мы начали целоваться, он и вовсе незнамо
что вытворял. Наши с ним мамы были, наверное, самыми привлекательными женщинами
на родительских собраниях класса, особенно, если они возвращались домой, когда нас ещё
не было, или когда нам удавалось сделать вид, что от перегрузки на уроках мы
неожиданно рано заснули. Одно время мы с Игорем даже дружили, обмениваясь сначала
фантиками от жевачки (слово «жвачка», а тем более «жевательная резинка» никто из
коллекционеров произносить не смел), потом марками, и я смешил его до слёз, поедая в
местной столовой бутерброды из чёрного хлеба, намазанного жирным слоем горчицы.
На следующий учебный год «Седьмым А» стали мы, после чего это название сразу
потеряло свой зловещий смысл, логично превратившись в «Восьмой А». Повысившей
свой класс шпане, видимо, надоело долбить всех подряд самим, и этому примитивному
занятию они теперь всё чаще предпочитали «тараканьи бои», то есть стравливание
школьников между собой с целью насладиться, как один, а потом уже и не один, избивает
другого. Того, кто отказывался бить товарища, они мочили сами, передавая своё искусство
достойным преемникам, и скоро процедура избиения на переменах стала регулярной, как
один из уроков, весь вопрос состоял в том, кто окажется следующей жертвой.
В нашем девятиэтажном блочном доме на Реутовской жило несколько моих
очаровательных одноклассниц и одноклассников, в том числе и Женька Каплинский –
весёлый и добрый парень, хорошо играющий в футбол, но в остальном совершенно
безобидный. Как-то после уроков я впервые позвал Женьку к себе домой, но ему вдруг
захотелось пить, и я, секунду поколебавшись, оставил его в своей комнате, попросив
немного подождать, вместо того чтобы под каким-нибудь предлогом потащить его с собой
на кухню. Когда я вернулся с двумя пол-литровыми керамическими кружками,
покрытыми желтовато-коричневой глазурью, на усечённо-конических боках которых
красовались инопланетные столбы, пересечённые спиралями, а внутри плескалась кока-
кола из черносмородинного варенья, залитого сырой водой из-под крана, Женька, сидя на
диване, покачал головой и сказал, что уважает меня за то, что я не побоялся, что он у меня
чего-нибудь сопрёт.
Спортивной ходьбой шёл май восьмидесятого, ещё быстрее приближались
долгожданные летние каникулы. Мы просыпались по утрам, сразу пьянея от густого,
насквозь пропитанного зеленью пустырей и бесшабашной жизненной силой воздуха
московской окраины. До олимпийского старта оставалось уже совсем недолго, и не знаю,
как там насчёт «королев плавания», а вот «бокса короли» действительно широко шагали
по восторженным улицам столицы, расталкивая улыбающихся лопоухих мишек.
Школьники вконец оборзели и курили теперь даже не в туалетах, с кафельного пола
которых уборщица всё чаще отмывала следы внеклассных уроков, а прямо из окон
коридоров, лишь изредка давая себе труд отозваться на крик малолеток «Шухер, завуч!» и
аккуратно не попасть недокуренными сигаретами в лужу, чтобы на следующей перемене
отправить тех же малолеток за своими бычками. То, что табак непогашенной сигареты
может сам собой дотлеть до фильтра или просто до конца, даже если эту сигарету никто не
растягивает, было в те времена советской наукой ещё не открыто.
На физ-ре я засмотрелся, как Ленка Самарина перемахивает перекладину своими
блестящими «ножницами», и поэтому не просёк, с чего всё началось, и что такого
крамольного сказал кому-то Женька. Но, наверное, я громче всех орал ему «Каплун!» или
даже «Каплан!», поэтому именно мне выпало его «бить». Чтобы не откладывать короткого